Три `Д` для миллиардера. Свадебный салон - Тала Тоцка

Платье или сарафан? В этом сезоне снова в моде длинные «в пол». Взгляд падает в зеркало, и я издаю горестный стон.

О, нет, я же не успею сделать прическу!

Расстроенно отбрасываю платье в сторону. Понимаю, что потратила зря целых три минуты и несусь обратно в кухню.

Падаю на табурет и делаю глубокий вдох. В одной руке у меня миксер, в другой щипцы для волос. Видел бы меня сейчас Тагаев! Точно бы решил, что я умалишенная.

Надо срочно взять себя в руки и прекратить дергаться. Неожиданно в голову приходит, что это не Тагаев ко мне едет завтракать, это возвращаются мои дети. И от такой простой мысли сразу становится легче.

Я должна приготовить завтрак для своих детей. А Тагаев… Что ж, если ему не понравится мой вид, он всегда может уехать.

Убираю щипцы, делаю обычный хвост и принимаюсь за омлет. Привычные движения действуют успокаивающе, и когда внедорожник Артура въезжает во двор, я уже вполне владею собой.

— Мама! — дети облепляют меня с трех сторон, и я понимаю, как ужасно по ним соскучилась.

Обнимаю одновременно всех троих и замечаю на себе взгляд Тагаева. Задумчивый и… теплый. Была бы я сумасшедшей, сказала бы еще, что заинтересованный. Но я пока умудряюсь сохранять ясность ума, поэтому такого не скажу.

Зато он, как минимум, не смотрит на меня, будто хочет заморозить.

— Привет, — протягивает бумажный пакет с логотипом моей любимой кондитерской, когда дети от меня отлипают, — это десерты. Мы купили по дороге.

— Артур спросил, что ты любишь из сладкого, — поворачивает ко мне довольное личико Дианка, — и мы сказали, что тирамису.

Поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Тагаевым. Он пристально смотрит, а передо мной при слове «сладкое» мелькают совсем другие картинки.

Щеки вспыхивают, поспешно прячу лицо в мягких локонах дочки. Не хватало, чтобы Тагаев догадался, что мне привиделось.

— Пойдем мыть руки, — зовет он детей. Я поднимаю голову и по прищуренным глазам понимаю: догадался!

Вот только меня саму не покидает чувство, что у Артура в голове теснятся те же мысли. Его рука непроизвольно касается ремня, и я прикладываю все усилия, чтобы не скользнуть взглядом вниз.

Но внезапно у меня открывается способность к периферийному зрению, которым я вижу и то, что надо, и то, что совсем не нужно. Ну как теперь все это развидеть, а?

— Где у вас ванная? — спрашивает Тагаев чуть хрипло, и я в панике готова развернуть его и вытолкнуть из кухни.

К счастью, у нас с ним целых трое детей. Они уводят отца, и, хоть тот бросает напоследок оценивающий взгляд с головы до ног, у меня появляется время отдышаться.

Лихорадочно поправляю хвост и оглаживаю одежду. Осматриваю свои ноги — это на них только что пялился Тагаев? Обычные ноги, даже не загорелые. Лучше бы я одела то длинное платье в пол. Ну подумаешь, без прически.

Когда Артур с детьми возвращаются из ванной, я уже раскладываю омлет по тарелкам. Сыр и овощи нарезаны и выложены в большие блюда посреди стола.

— Как пахнет! — восхищенно говорит Тагаев и ногой отодвигает табуретку. — Если он такой же на вкус, то я съем все вместе с тарелкой.

— Я заварила чай, — сообщаю, пока дети рассаживаются за столом. — Если захочешь кофе, кофемашина тебя обслужит.

— А если чай, то ты? — смотрит поверх детских голов Артур, и я снова безнадежно краснею.

Чертов Тагаев, как с ним разговаривать, чтобы не провоцировать?

К счастью, дети ничего не замечают и принимаются за еду. Артур пододвигает к себе тарелку, и на миг мелькает, что это могла быть моя семья. Мы бы каждый день садились вместе за один стол, а ночью с Тагаевым…

Да что же это такое!

Отхожу к окну и отворачиваюсь. Мне противопоказан Тагаев на таком близком расстоянии. Когда он жует с выражением полного блаженства на лице, это еще хуже, чем перекатывающиеся литые мышцы на руке, которой он подает нашей дочке сыр или вытирает салфеткой пальцы обоих сыновей.

— Настя, почему ты там стоишь? — возвращает меня в действительность голос Артура. Я даже вздрагиваю.

— Я уже завтракала, — оборачиваюсь и вижу, что его тарелка пуста. Он перехватывает мой взгляд.

— Омлет не просто вкусный, он божественный. Никогда в жизни не ел ничего вкуснее! — Тагаев говорит хоть и с улыбкой, но глаза при этом смотрят совершенно серьезно. — Я бы сам все съел.

— Это самая большая сковородка, — мямлю растерянно, и тут же понимаю, что Артур имеет в виду не только омлет.

— Ты еще не пробовал мамино пюре! — со знанием дела говорит Данил, жуя омлет.

— Правда? — поднимает брови Тагаев. — Не верю. Разве может быть что-то вкуснее этого омлета?

Такая простая манипуляция срабатывает безотказно.

— Мам, мы накормим Артура твоим пюре? — устремляются на меня все три пары детских глаз, и я лишь безнадежно киваю.

Глава 25

— Я забыл в машине телефон, — говорит Артур и смотрит на старшего из сыновей. — Дань, принесешь?

— Я Давид, — говорит сын с вызовом.

— Да ладно! — ухмыляется Тагаев. — А то я вас не различаю! Вот Давид!

Он тычет в точно так же ухмыляющегося Давида, и я внутренне поражаюсь, насколько похоже у них получается. Просто один в один.

— Ты не различаешь, ты угадываешь. И сейчас тоже угадал, — наш самый младший ребенок встает с табурета и идет следом за Данькой.

— Я с вами, — Ди бежит за ними, и мы с Тагаевым остаемся одни. Сразу чувствуется напряжение.

Он закладывает руки за голову и опирается спиной о стенку, разбросав длинные ноги. Его вдруг становится слишком много на нашей не слишком большой кухне.

Тагаев молча на меня смотрит, и я понимаю, что его много не только физически. Он заполнил собой все пространство вокруг, и мне все труднее этому сопротивляться.

— Будешь еще кофе? — спрашиваю, чтобы скрыть неловкость.

— Если можно, — кивает Артур.

Подхожу к кофеварке и кожей чувствую, как его взгляд шарит по моему телу. И как я не догадалась сменить шорты на джинсы? Скорее бы вернулись дети! Мне не нравится моя реакция на их отца, а тем более, реакция собственного тела.

Молчание становится слишком двусмысленным, и я спешу нарушить его первой.

— Ты их правда различаешь? — стоя спиной к Тагаеву говорить в разы легче.

— Конечно. Они совсем не похожи. У них мимика разная, — Артур говорит расслабленным мурлычащим голосом, и я усилием воли останавливаю разгоняющиеся по телу мурашки.

— У Давида твоя, — ставлю перед Тагаевым чашку и